Товариство «Чернігівське земляцтво» в Києві

Стихи Олега Мартыненко
Сайт сделал Николай Хмеленок
Книга 1 Я люблю тебя так осторожно
Книга 2 Книга 3 Книга 4 Воспоминания друзей Фотографии

Из воспоминаний Фадеевой Галины Петровны об Олеге Мартыненко

Мартыненко Олег Васильевич родился 2 января 1960 года в интеллигентной семье (отец — врач, мать — педагог и художник)
Рос и воспитывался Олег с мамой у бабушки, Заяц Акулины Ильиничны.
Юлия Григорьевна работала во вспомогательной школе-интернате в Городне. Мать очень любила своего сына Олега, баловала сына, всё ему разрешала.
Мать Олега вышла замуж второй раз за вдовца — Пагура Александра Яковлевича. По словам Юлии Григорьевны, Александр Яковлевич был хороший муж и семьянин. Он был старше Юлии Григорьевны на 8 лет. У отчима была шикарная библиотека, которая перешла Олегу. Олег много читал. В 11 лет начал писать стишки. Более серьёзные стихи начал писать уже после смерти отчима. Умер отчим в ноябре 1992 года.
Учился Олег в Городнянской средней школе №1, которую закончил в 1977 году. После армии (он служил в Казахстане) уехал в Крым. Окончив Адлерское училище мастеров-тепличников, работал тепличником-слесарем в котельной.
Вернувшись домой, в Городню, устроился в райбыткомбинат фотографом. После работал фотокорреспондентом в редакции “Сiльських новин” (уволился 10 мая 1984 года). Через два месяца был принят на телевизионный завод “Агат” слесарем-сборщиком фотоаппаратуры.
В апреле 1990 года в Городню из Киева приехала к двоюродной сестре девушка, с которой познакомили Олега. Они поженились и в апреле того же года уехали жить в Киев к её родным. Родилась дочь, которую назвали Анастасией. Олег очень любил её. У него и у его матери все стены были украшены фотографиями дочери.
По приезду в Киев Олег устроился на работу в неведомственную охрану сторожем, через год — гальванщиком 2-го разряда на Киевском заводе промаппаратуры. После работал токарем 2-го разряда, слесарем-ремонтником, слесарем-механиком нестандартных деталей механического склада г. Киева.
Старенькую мать, которая осталась одна в Городне, обслуживали соцработники центра соцобеспечения. Там, среди других работ, были её картины (она хорошо рисовала акварелью) — натюрморты, пейзажи, разрисованные тарелки.
Вернувшись в Городню, Олег стал на учёт на биржу труда. Пенсии матери не хватало. Коммунальные услуги дорожают. Мать продаёт всё, без чего можно обойтись: одежду, пианино, цветы с огорода, фрукты из сада, разрисованные разделочные досточки, натюрморты.
Но денег всё равно не хватает, тем более, что она не умеет торговать. Состояние здоровья ухудшается — и у Олега, и у матери, и у бабушки.
Бабушкино строение мать переписывает на Олега. Хотела сделать ремонт, но не было ни денег, ни сил, ни вдохновения. В доме беспорядок. Беспорядок и в душе обоих.
В 2003 году с матерью случается микроинсульт, в июне 2004 года — повторный микроинсульт. В августе 2004 года она совсем слегла, к головокружениям присоединилось воспаление лёгких, кашель. После третьего инсульта затруднилось глотание, даже воду пила через соломинку с трудом. Умерла она 4 сентября 2004 года.
С помощью соседей дядя Олега организовал похороны, которые состоялись 5 сентября. Он также заказал памятник на заводе “Агат”. Олегу купил обувь, одежду и отвёз в больницу.
Ещё при жизни мать Олега подарила соседу Мише участок земли под гараж. За это он заменил ей деревянный забор на шиферный с улицы до ворот. Уже после смерти Юлии Григорьевны сосед уговорил Олега завещать ему дом, так как одну землю у дома не продают.
Олег пришёл из больницы через две недели, 20 сентября.
3 октября мне позвонила его соседка Мария Фёдоровна и сообщила, что обнаружен труп Олега в районе комбикормового завода. Экспертиза констатировала смерть от сердечно-сосудистой недостаточности.
Его стихи ценили друзья и знакомые: Шпунт Георгий Александрович (его жена была крестной матерью Олега), редактор районной газеты Якубенко Леонид Михайлович. Правда, Олег обижался, что не все стихи печатали. Я посоветовала послать стихи в другие газеты, но он не любил, чтобы ему подсказывали.
С трудом после смерти удалось добыть его рукописи. По совету Татаринцева А.И. я передала их Хмеленку Н.П., который ещё при жизни Олега и матери сделал на компьютере небольшую книгу из стихов, набранных самим Олегом на печатной машинке. Часть своих стихов Олег сжёг, мне об этом говорили его мать и он сам.
Стихи Олега печатались в районной газете и в областной молодёжной газете “Гарт”.
Я люблю тебя так осторожно
* * *
Я помню день,
Когда, томим недугом,
Я весь горел
И тяжело дышал.
Ты подошла
И положила руку
На лоб —
И головная боль прошла.
Я был готов
Принять любую муку,
Отдать, что мне
Подвластно на Земле,
Лишь только б ты
Вот так держала руку
Всю мою жизнь
На огненном челе.
Но ты ушла
И больше не вернулась
И унесла
Волос кудрявый дым.
Любовь прошла
Нежданно, как проснулась...
А может быть,
И не было любви.
Она была,
Я это точно знаю,
По крайней мере
Я тебя любил,
Да и люблю,
Хоть от других скрываю
Свой сердца стук
И свой душевный пыл.
* * *
Н.Д.
Как мне дождаться письма от тебя
И досмотреться,
Как, возмущённо листок теребя,
Ты ранишь мне сердце?!
В повести этой сама ты давно
Наставила точек.
Но от тебя мне нужно одно:
Только твой почерк.
Только бы раз с нетерпеньем сказать:
“Ну, наконец-то!” —
И на секунду записку прижать
К глупому сердцу.
5/VIII-1987. Городня
* * *
Н.Д.
“Не судьба”, — говорят.
Ну, а что есть судьба?
Просто сумма шагов,
Глупых,
правильных,
всяких.
Их оценка со временем слишком груба
И комична,
как взмахи руки после драки.
Как я девочку эту любил, Боже мой!
Как был глуп и смешон, цепенея, немея.
Даже годы спустя мой душевный покой
Будоражат рубцы давней раны —
Болею
Непонятною жаждой её бытия.
Снова ветер принёс нехорошие слухи —
Что спивается бывшая радость моя,
Что стареет,
Что стала похожа на шлюху...
Ну, казалось бы, что мне теперь её жизнь —
Свет в окне не моём,
тёмный лес
и так далее.
Только так неотъемлемо в душу вплелись
Звуки старых шагов.
Эх, Наталья, Наталия,
Мне не надо уже от тебя ни глотка,
Всё усохло давно и болеть перестало.
Но под толщей забот залегает тоска,
Неоткрытой рудой, что не стала металлом.
С 5 на 6/II-1997. Киев
* * *
В берлоге моей
фотографий твоих очень много,
Но есть среди них
порождающий горечь во рту
Один твой портрет,
Снятый плохо,
Спечатанный плохо, —
Всегда предо мной он
в дешёвеньком паспарту.
Но что в нём за чудо
И что за великая тайна?
Всегда, каждый раз,
что ни гляну в родные глаза,
Они то нежны, то надменны,
то тихо печальны,
А то равнодушны, как пепел.
Три года назад...
Нет, три с половиной...
Нет, целую душную вечность...
Нет, только мгновенье,
подобное всплеску огня...
Ты так же нежна была,
Так же была бессердечна,
И так же пытала,
И так же любила меня...
30/ІІІ-1987
* * *
Е.М.
А помнишь этот снег,
задумчивый и тёплый,
И иней, словно дрожь
испуганных ресниц?
Наш первый снег вдвоём.
И странные сугробы
Не то забытых снов,
Не то любимых лиц,
Ушедших навсегда
в завьюженную память,
Оплаканных надежд
искристым торжеством.
Казалось — каждый миг
на сердце след оставит.
А я запомнил:
Снег.
И больше ничего.
А он лежал себе,
так неправдоподобно
Рассыпчат и хрустящ,
невыносимо чист,
И верилось легко,
что он, Христу подобно,
Отмыл нас от всего,
чем одарила жизнь.
Потом — уже потом —
потом всего бывало.
Шесть лет, как шесть веков,
Шесть лет, как шесть минут.
Привычная тоска
знакомого вокзала.
И скука серых дней,
что так по нервам бьют.
А мы тогда пошли
в голубизну мороза
И в звоне января
неслышно расплылись.
И появилась дочь.
А с ней — пелёнок проза
И суета сует,
без коей жизнь — не жизнь.
Короче, быт как быт,
Не больше
И не меньше.
Бытьё пошло себе
по замкнутой кривой.
Всё больше седины,
Да и забот на плечи.
А я запомнил:
Снег.
И больше —
ничего.
14-16/XI-1996. Киев
* * *
Почему ты такая красивая?
Что скрывает в себе образ твой,
Что, врываясь в солдатские сны мои,
Моё сердце сжимает тоской?
Нарушает всех мыслей теченье,
На куски мою сущность дробя,
Хоть на свете есть много девчонок,
Что гораздо красивей тебя.

Сколько раз, пропустив мимо взгляда,
Забывал их, живя лишь тобой.
Каждый раз я тебя ставил рядом —
С красотою такой неземной!

От тебя никогда я не слышал
Сверхкрасивых и вычурных слов,
Но твои были ярче, хоть тише
Самых лучших и ярких стихов!
А глаза — всё с весёлым бесёнком —
Их мне так не хватает всегда.
В мире множество лучших девчонок,
Только ты такая одна.
Балхаш. 14.VIII.79 г.
* * *
В душе болит музыка,
Но выхода ей нету.
Попытка ничтожного бренчания.
И всё.
Пианино бубнит, расстроенное
Моим двенадцатилетним невниманием.
И так досадно, что...
А душа бы запела,
Да руки боятся рассерженных клавиш,
Как тела любимой,
Когда-то обиженной мной,
Как глаза боятся
Её глаз,
Таких гордых.
А музыка болит.
Болит.
5/Х-1988. Городня
Не забывай!
Уж скоро осень листьями закружит,
И опустеет наш зелёный сад...
И ты не знаешь, как сейчас
мне нужен
Твой нежный и лукавый взгляд.

Пройдут года. Всё будет по-иному.
И летний зной заменят холода.
А если сердце ты отдашь другому,
Я об одном прошу: не забывай!
Не забывай
чудаковатого мальчишку,
Что тихо, тихо у стены стоял.
Знай то, что он любил
не только книжки
И не про звёзды лишь мечтал.

А время шло, всё стало по-иному,
Давно уж тот мальчишка парнем стал.
Но если сердце ты отдашь другому,
Ты всё равно меня не забывай...
Ты помнишь: рядом мы за партою сидели
И без конца болтали о пустом?
Те дни, как лёгкий ветер, пролетели.
Один теперь я в городе чужом...

Мне не забыть волшебный звон
капели
И шорох листьев под твоей ногой.
Те дни, как лёгкий ветер, пролетели,
И я теперь уже совсем другой...

Прошли года. И над землёю снова
Зелёной веткой машет новый май.
И хоть ты сердце отдала другому,
Я об одном прошу: не забывай.
29.VI.1977. Городня
* * *
Н.Д.
Как только меня моя жизнь не учила!
Последний профан научиться бы смог.
Но тянет меня к ней какая-то сила
И снова планета плывёт из-под ног.
И снова весна.
Распускаются листья.
А старые подле гниют.
Ну и пусть.
О чём мне жалеть?
Я так сладко ошибся,
Что если смогу —
То ещё ошибусь.
18/IV-1986. Городня

* * *
Н.Д
Люблю тебе,
Моя ти кароока,
Моя осіння пісня і журба.
Хоч ницне тіло,
Дух же так високо,
Що не спіймає підлості юрба.
Я так високо, що й не відчуваю,
Яка між нами пустка й темнотінь,
Й як ти зреклася себе — не сприймаю,
І як на мене впала з тебе тінь.
Моя незнана й мила не-дружино,
Ти не моя...
Але усе ж — моя.
Весна на серці,
Хоч на дворі й зимно.
Ти в себе вдома,
Ну а я,
А я
Стою нежданим і незваним гостем.
Чи геть піти, чи перейти поріг?
Весну цілую.
А кохаю — осінь
І жовтим листом падаю до ніг.
(?)

Старинный романс
Какую синь, какую сень, какие звуки,
Какие запахи хранит безмолвной памяти гранит,
Что пробуждает восхитительные муки,
Но посторонним ничего не говорит.

Мы были глупы, своенравны и — прекрасны,
И, слава Богу, не хранили и теряли всё и вся,
И потому остался в сердце этот праздник,
Что в нашей жизни он совсем не удался.

Цветы увяли, соловьи давно отпели,
Разбились волны о песок и нас почти уже не ждут
Девчушки юные, что ныне постарели.
А в нём все эти чудеса ещё живут.

Не выбирают ни судьбы, ни вдохновенья,
Они, по счастью, недоступны нашей воле и уму,
А как слагаемые странного явленья
От ничего перетекают к ничему.
С 10 на 11/II-1996. Киев

* * *
Н.Д.
Чужая. И ладно.
Такое не ново.
Мир тысячи раз такое слыхал.
Но бесятся мысли,
А чувства готовы
Упасть и забиться в припадке стиха.
И сердце так остервенело гоняет
Кровавую массу по венам-ручьям,
Что кажется,
Якобы ты не чужая,
А только забыла о том, что моя.
Чужая.
Какое нелепое слово.
Разорвано с треском надежд полотно...
А то, чего не было, мечется снова
В холодных дождинках за мутным окном.
Х-1983. Городня
* * *
Н.Д.
Но стоит tet-a-tet с собой остаться,
Как, кoe-как надежду сколотив,
Забыв себя, приходится бросаться
В заросший пруд своих ретроспектив.
И убегает в никуда сегодня,
И обжигает душу сего дня
Такой пожар любви неразделённой,
Которой только ненависть родня.
Но затеплилась жизнь в родной утробе
И нет прямей и избранней пути.
И я шепчу единственной до гроба:
“Моя любовь, прости меня,
Прости...”
26/IX-1990. Киев
* * *
Е. Мартыненко
Вот и закончен наш бег в никуда,
Перед Богом наш весёлый стриптиз.
Отшумели за спиной города,
Отрыдали одиночеством птиц.
Так и будет.
Так и будет всю жизнь:
Винегрет из всепрощений и ссор,
Будет счастья бирюзовая высь
И нелепостей неприбраный сор.
Но напомнит нам горластая дочь,
Может, в пятницу, а может, в четверг,
Что была у нас ноябрьская ночь.
Наша первая.
Увы — как у всех.
Одинокий, но прирученный волк,
Без ошейника живущий, без клетки,
Хочу отдать тебе вечный долг
Скопом всех своих истрёпанных лет, и...
И когда настанет срок февралю
И ударом отзовётся в висках,
Написать губами слово “люблю”
На твоих чуть-чуть раскосых глазах.
II-1990. Городня
* * *
Е. Кебкал
Любовь, огонь и что-то там ещё...
А ты — живая, из тепла и света.
Из-под дыханья уплыла планета
Куда-то вверх, слегка задев плечо.
Но нам она сегодня не нужна.
Мы в бездне пустоты бездонно-синей.
А за окном шуршит древесный иней.
Пускай.
Нам нету дела до окна.
И ты уснёшь на розовом крыле,
И я усну, от счастья обессилев,
Совсем забыв, что раньше жил без крыльев,
Чтобы очнуться утром на земле.
I-1990. Городня
* * *
Не смею на тебя глядеть открыто:
Боюсь, меня неправильно поймут,
Стесняюсь, да, ведь тема так избита...
Да и тебе всё это ни к чему.
Смотрю тайком. Смотрю
сквозь боль и муку.
Надежды нету. Разошлись пути.
Хочу решиться сжать прощально руку,
Взглянуть в лицо — и навсегда уйти.

Чтоб в памяти навек смогла остаться
Прекрасных глаз бездонная глубинь.
Как трудно раз и навсегда прощаться,
Но лучше так, чем в тайне каждый день...
31/Х-83
Ноктюрн
Во дворе, где старая туя,
Ты держала меня
За руку.
Только память о том смакуя,
Я сумел пережить разлуку.
Мы друг дружке смогли признаться,
Что мы оба хотим
Поверить
В то, что главное — не теряться,
И нам счастье откроет двери.
Я, как будто яркой звездою,
Наслаждался твоей
Улыбкой.
Мы не знали, в тот вечер стоя,
Как все наши надежды зыбки.
Ведь соседи, с балконов глядя,
Нас с тобой разогнали,
Гады.
Не пойму, чего это ради
И чему они были рады.
12/V-2000. Киев
Сон
Мені наснився твій цілунок, люба,
Життєво так, неначе і не спав,
Я відчував всім єством ніжні губи,
Які ще жоден раз не цілував.
Я відчував плечей лякливий треміт,
Все існувало мовби у яві:
Стрибало серце у солодкій щемі
І хмелем щастя било в голові...
Відчуй же й ти, як погляд мій палає
У сутінках безвісної імли,
І, згадуючи сон, тебе питає:
“Коли ж він стане дійсністю? Коли?”;
Як я в полоні радісної згуби,
Мо’ всоте вже очима випивав
Твої нестерпно-ніжні, теплі губи,
Яких насправді ще не цілував.
2/Х-1983
* * *
О.М.
Для великих нет плодов запретных,
Не для них конечность мер и вех,
У бессмертных и грехи бессмертны —
Свыше был ниспослан этот грех.
Все Лауры, Беатриче, Анны
Жили жизнью грешной и земной,
Но у них, с руки аэдов славных,
Вырастали крылья за спиной.
И они в веках пропасть могли бы,
Не сжигай Орфея страсть огня.
Я — поэт негромкого пошиба.
Ты святая только для меня.
С 6 на 7/I-1997. Киев
Первая встреча
Н.Д.
Как было всё легко
пятнадцать лет назад:
Ещё спокоен пульс
и безразличен взгляд,
Ещё черты лица
чужие и — молчат.
Ещё твои глаза
не жгут, не холодят,
Не названы ещё
ни сны, ни имена
И от людской молвы
постель не солона,
И из жестоких слов
не выросла стена,
Ещё одна из всех,
а не из всех — одна,
Ещё не подлежат
сомнению пути,
Ещё от мыслей мозг
не корчится в горсти,
Не сказано ещё
беззвучное: “Прости...”
И так ещё легко —
проститься и уйти.
С 30 на 31/I-1997. Киев

* * *
Е.М.
Как объяснить тебе, моя голубушка,
Чтоб поскорей и без прикрас,
Но и без злой и непотребной грубости,
Анатомический нюанс:
Конечно, Богом всё почти подогнано,
Но во-первых (и во-вторых) —
Мужчина тоже состоит из органов.
Увы — не только половых.
12-13/IV-1997. Киев

* * *
Н.Д.
Даль туманная улыбается
И вуаль её так легка.
В синем небе, смеясь, купаются
Белокрылые облака.
Собираю листы прохладные,
В это счастье не веря сам —
Как далёкую ненаглядную,
Глажу осень по волосам.
А она промелькнёт нечаянно
И уйдёт в заунывный дождь.
На мираж кольца обручального
Солнца круг так странно похож.
Бабьим летом закаты медные
Оплелись, прикрывая стыд.
Что ж ты смотришь, моя последняя,
Сквозь меня — и молчишь навзрыд.
IX-1989. Гомель

* * *
А.А.
Мне приснилось письмо
(И я стал чуточку выше):
“Больше мне не пиши
И забудь моё имя...”
А потом оказалось —
Это просто стучал по крыше
Дождь.
И пах он словами твоими.
И глазами твоими,
А ведь я их почти не видел.
А письма ещё нет.
Может, будет завтра?..
А в глазах почему-то как будто стояла обида.
А в груди почему-то неясная боль утраты
Того,
Что ещё не моё.
А письма так и нет.
Просто я стал чуточку выше.
Значит, всё же расту,
Раз летаю во сне,
Переполненный каплями неба,
стучащего в крышу.
VIII-1988. Городня

Солнечный дождь
Небес безоблачное чудо.
Голубоватая вода
Плывёт, плывёт из ниоткуда
И уплывает в никуда.
А сверху (так дыханье льётся)
Легко-прозрачные, ничьи
Текут-сияют струйки солнца,
Сливаясь в лужи и ручьи.
И солнце пенится кипуче
В пушистых женских волосах.
И ни одной заметной тучки
На небосводе и в глазах.
Лишь чаек ветренные крылья
Да моря добродушный гром.
И ножки, ножки,
Золотые
Под этим солнечным дождём.
20/III-1987. Городня

* * *
Н.Д.
Родная моя,
Родная,
Любовь моя, совесть, боль,
Я счастья тебе не желаю,
Когда оно не со мной.
Елействуют ум и губы,
А сердце стучит в груди:
“Ты будешь моей?
Не будешь? —
Будь проклята!
Пропади!”
А ты скоро станешь мамой...
Святая моя,
Ничья,
Я знаю, что злыми словами
Себя проклинаю я.
Опять лицемерю бесстыже.
Опять в себя зелье лью.
Ох, как я тебя ненавижу!
Ох, как я тебя люблю...
1987. Городня

* * *
Н.Д.
Не бродил я с тобой до рассвета
По душистой весенней земле.
И весёлой удачи привета
Не носил на грачином крыле.
Ну и пусть это всё невозможно.
Я, наверное, просто привык
И люблю тебя так осторожно,
Как в лесу заповедный родник,
Опасаясь испачкать своими
Не стерильными пальцами рук,
Даже произнести твоё имя,
Чтоб оно не померкло вдруг.
Ни желанья, ни взгляда, ни слова...
Но, спасаясь от пустоты,
Почему мне так хочется снова
Вставить в ручку дверную цветы?
6/VII-1987. Городня

* * *
Н.Д
Хочу в тебе увидеть мир.
Опять.
Хоть это трудно сделать.
Смердит из затхлости глубин
Вчерашнего “прозренья” прелость.
Назло отчаянной гульбе,
Где бесприютность сердца прятал,
Назло всему,
Назло себе
И вопреки орущим фактам,
Хотя бы на короткий миг,
Сквозь грязную завесу сплетен
Хочу в тебе увидеть мир
И захлебнуться миром этим.
23/IV-1986. Городня

* * *
Н.Д.
Без надежды и смысла — люблю.
А за что — это кто его знает.
Ветер жизни, шутя, развевает
Вожделений сухую золу.
И тебе никогда не понять...
Говорю это без сожаленья.
Просто в жизни бывают мгновенья,
Когда нечего в жизни терять.
Только перегорит — и как знать —
Вновь по тоненькой ниточке ходим,
Что-то ищем опять.
И находим
Там, где нечего больше искать.
До чего ж мы упрямый народ!
Даже там, где стерильные двери,
Если кто обречён, но не верит,
До последнего вздоха — живёт.
1985. Городня

* * *
Н.Д.
Неслышно сон уходит прочь.
Сотру его с лица, как брызги.
Ещё одна пустая ночь
Ушла из этой страшной жизни.
Белеет утро молоком
И падает на подоконник.
Проснуться же не так легко,
Как это кажется спросонок.
Горячею сковородой
Дымится мамина забота,
А там — завод,
А там — работа
И день до глупости пустой,
Где я, замызганный и злой,
Дышу вонючею промывкой.
И ты стоишь почти в обнимку
С плечистым парнем.
Кто он? —
Твой?
А я — совсем не Антиной...
1983. Городня

* * *
За окнами туманится рассвет.
Ты рядом.
И тебя со мною нет.
И одеяло, прошлой ночи зло,
Бессильно на пол с наших ног сползло.
Тихонечко, чтоб поудобней лечь,
Высвобождаю руку из-под плеч,
А ты,
Не просыпаясь, вздрогнув лишь,
Себя бесстрашно разбросав, лежишь.
Тебе не надо прятаться.
И лгать
Уж некому,
И нечего терять.
И я сопу в подушку без хлопот.
Обыкновенный до смешного скот.
А как бы жизнь была во мне сильна,
Когда бы здесь сейчас была она...
Чужая ты.
И я тебе чужой.
И под прикрытой светом пустотой
Горят слова, жестокие, как месть:
Зачем ты здесь?
1984. Городня

* * *
О.Б.
А между тем была ведь Беатриче
Для Данте недоступной.
Боже мой!
Как я хотел бы испытать величье
Любви неразделённой и смешной!
И.Сельвинский
Как о неразделённой
Он тосковал любви...
А я хотел свершённой,
С постелью и детьми,
С простым и скромным бытом,
Уютом и теплом,
Чтоб боль-тоску забыть и —
В мещанство кувырком.
Вот ты и разделила,
Спустя немало лет,
Хотя от той — любви ли? —
Уже простыл и след.
Всё было:
Радость встречи,
Надежд и снов купель,
И долгий-долгий вечер,
И общая постель.
Слиянье сладких вздохов,
Мучительную страсть —
Всё память, и не охнув,
Себе швыряет в пасть.
Последней вьюги белой
Мохнатое крыло
Твоё живое тело
В забвенье унесло,
Как будто не бывало.
Но ты, не помня зла,
Была со мной,
Так близко...
Ведь всё-таки —
Была?
III-1988. Городня

* * *
О.Б.
Кружится снег над головой.
И счёт утерян старым вехам.
И под усталою ногой
Зима скрипит холодным смехом...
Прости меня, я виноват.
А если ты простить не можешь —
Простит мне белый снегопад,
Что тихо наземь хлопья ложит.
Да нет, я тут не просто жил,
Сообразил за эти годы,
Как неумело я любил.
И если мне велит природа,
Приму тот факт, что вновь один
И нет её со мною рядом
Как искупление вины
Перед тобой.
И снегопадом.
1983. Городня

* * *
Всё второпях
и вдрызг,
и невпопад.
Душа протяжно воет на задворках.
Мне этой ночью снился чей-то взгляд,
А чей — не помню.
И немножко горько.
Беру в лесу маслята,
Про запас.
И не люблю уже, не ненавижу.
А где-то дочка ходит в третий класс.
Когда то я её ещё увижу...
Конечно, всё пройдёт, что за дела,
Как день проходит и как ночь проходит.
К примеру, молодость уже прошла
И — ничего,
Ещё живётся вроде.
Да вот — приснился ночью чей-то взгляд.
Не помню, чей, а почему-то горько.
И снова всё не в лад и невпопад.
И что-то там затихло на задворках.
30/IX-2000. Городня

* * *
Елене Мартыненко
Спасибо тебе, милая, спасибо.
За то, что мне с тобой почти не стыдно
За жизнь мою, подпорченную грязью,
Что лез из оной, но не вылез в князи,
За неудачи и за бесталанность,
За то, что принимаю их как данность,
За злые расходившиеся нервы,
Которым приношу тебя, как жертву,
А ты прощаешь мне повадки сучьи.
За то, что нет нужды казаться лучше
И прятать глубоко под шкуру мысли.
За то, что мог бы спиться и не спился.
За дочку, что души во мне не чает.
И за две кружки с ароматным чаем —
А мы ведь и не выпить их могли бы...
Спасибо тебе, милая, спасибо.
11/XII-1994. Киев

* * *
Е.М.
Движенье стрелок
суррогатом времени
Очерчивает круг.
В моём вчера
остались лица нервные
И дрожь усталых рук,
Тревоги дня,
нечаянно прошедшего,
Как будто без меня,
И тихий взгляд
такой же тихой женщины,
Что без него и дня,
Пожалуй,
не случилось бы.
И может быть,
Как раз вот этот взгляд
Даёт надежду:
День, впустую прожитый —
Уже не суррогат.
26/VII-1995. Киев

* * *
Все наважденья, вожделенья
Уже забыл я без труда.
Но помню чудное мгновенье,
Когда ушла ты
Навсегда.
15/XII-1999. Киев

* * *
Не пользуйся советами подруг,
Любви доступны лишь советы сердца,
Пойми его и посмотри вокруг —
Нам друг от друга никуда не деться.

Не верь подругам, им доступно зло
Из зависти бессмысленно-мгновенной.
Всегда глаза их светятся теплом,
Но не всегда из добрых намерений.

Прислушайся к себе — и ты поймёшь,
То, в чём я сам недавно убедился.
Прости, но мне цена была бы — грош,
Когда б я униженьям покорился.

У ног своих тебя б не принял я.
А если б сам упал я на колени?
Смогла б тогда ты уважать меня?
Не совмещается любовь с презреньем.

Я признаю, что кто-нибудь другой
Тебе, возможно, лучшим мужем будет,
Но так, как я, всем телом и душой,
Тебя, поверь, никто уж не полюбит.

Поверь же мне. О нет, поверь себе,
Меня не мучай хладностью поддельной,
Ведь я один такой в твоей судьбе,
И нам уже не жить с тобой раздельно...
Х-83

* * *
В который раз я, заслужив вниманье
Твоих больших бездонных карих глаз,
Про всё на свете мигом забывая,
Как мальчик, вдруг готов пуститься в пляс.

В который раз я причащаюсь к тайне
Любви земной — и всё-таки опять
Я собственник любви, но не хозяин
Отбросить её в сторону иль взять.

И снова сердце жмёт всё та же сила,
Нет ни ему покоя, ни уму.
Надежды нету. Ты ведь так красива,
Что я с тобою рядом ни к чему.

И глядя в эти карие глубины,
Я, что считал себя других мудрей,
Вновь убеждаюсь, глупый и бессильный,
Что ничерта не знаю про людей.
17/VI-83

Моя мадонна
Как пламя выпавшего снега,
Как век, растянутый на миг...
Сегодня, около аптеки,
Тебя увидел я — и сник.
С тобою не было дочурки.
Ты шла одна. Совсем одна.
И я глотал, давясь окурком,
Твою безмолвную фигурку,
Что удалялась от меня.
Ты шла, неся святую нежность,
Не замечая никого,
И я поймал живую свежесть
Дыханья сердца твоего.
Головку повернула скупо,
Всю в нимбе солнечных волос.
И я обрадовался глупо,
Так, будто всё моё сбылось,
Как будто не было и нету
Желаний, душащих постель,
Скорбя сильней всего на свете
О том, что я — не Рафаэль.
С 13 на 14/VIII-1987

* * *
Ты и я — это центр мирозданья.
Ты и я, наша плоть, наша кровь,
Наши души и наши желанья,
Наша вера, надежда, любовь.

Ты и я — сокровенная тайна,
Наша жизнь, что продлится в другом...
Ты и я? Сочетание странно.
Я проснулся. Всё было лишь сном...
19/IX-1981

* * *
Не можу згадувать без болю
Те літо ясне й зоряне,
Як розмовляли ми з тобою,
Як ти дивилась на мене...

Тримав себе я жалюгідно,
Та від любові, не від зла —
Мабуть, то так було потрібно —
Сказав: іди. І ти пішла.

Пішла і згадки не лишила,
Розтала в спекотливій млі,
І слід в піску розмили хвилі,
Як промінь сонця на землі.

Мені ти душу освітила
І щезла в тую ж саму мить,
Любов’ю серце запалила,
Воно й тепер іще горить.

І я безсонними ночима
Стискаю зуби від жалю,
Бо так, як ти була любима,
Я більше вже не полюблю.
20/І-1982

* * *
Я знал, что ты пройдёшь у этих окон,
И ждал тебя, чтоб хоть разок взглянуть,
И долго любовался одиноко,
Как ты небрежно продолжала путь.
Смотрел я, больше сердцем ошущая
Волос знакомых золотистый дым.
А ты прошла, меня не замечая,
Но наградила профилем своим.
12/ХІІ-1983

* * *
Как ни крути —
Лишь раз мы в жизни любим.
И хоть какой ни приведи пример,
А человек поймёт и не осудит —
Любовь не принимает полумер,
И если захлестнёт —
то лишь потоком,
И если бьёт —
то словно в лоб обух.
И не бывает так, чтоб вынес кто-то
Единственность, делённую на двух.
Мы любим только раз,
что ни стряслось бы.
И у меня,
Такие вот дела,
Их было три,
Любимейших — до гроба,
И каждая единственной была.
29/VI-1986

Боль
Хоть сердце невпопад стучится,
Всё в крови —
Я не склоняю головы
Устало.
Нет, я не вру себе:
Я счастлив от любви,
Но чёрт меня возьми! —
Мне мало! Мало!
Я так тебя люблю,
Как любят только жизнь,
И просто не могу
Иначе.
Ну в чём я не такой,
Чтоб быть твоим?
Скажи!
И что твой взгляд прощальный
Значит?
Ведь в нём такая боль!
Остался он со мной
На фото.
И на ране в сердце.
Как будто ураган
Пронёсся над землёй,
Разворотил мне жизнь
Безвинный изверг мой.
В безмолвии снегов
Под голубой луной
Мне некуда от этой боли деться.
С 14 на 15/ХІ-1983

Лик
Желаний огненных фейерверки
В остывшей, в общем, уже крови.
Стоит икона,
на этажерке,
С прекрасным ликом моей любви.
Молюсь иконе
с прекрасным ликом,
Не веря в бога,
а иногда
Такую ересь несу великую,
За что в геенну бы навсегда.
Какую муку,
какую нежность
Мне этот образ даёт вкусить.
Как опротивела боль надежды,
Которой нет и не может быть.
29/ІІІ-1987

* * *
В чудеса я не верю. Не надо
Чудесами тревожить меня.
Нет на свете ни рая, ни ада
С неподкупной геенной огня.
Есть одно настоящее чудо —
Ненадуманной вечной любви,
Что придёт неизвестно откуда
И однажды прикажет:
Живи.

* * *
Умелась моя помощница.
Сотню лет бы не видал.
Наслаждаюсь одиночеством,
От которого страдал.
Наконец, настало времечко!
Начитаться можно всласть...
Где же это мои девочки?
Вот напасть...
27/ІІІ-1993. Киев

* * *
Н.Д.
Чтоб женщиной, я слышал,
Владеть всю жизнь,
Завоевать, мол, надо
Иль заслужить.
А я не Юлий Цезарь
И не барбос,
Ты тоже — не Египет,
Но и не кость.
И знаешь, мне такое
Не по плечу, —
Не властвовать тобою,
Любить хочу.
[1983-84(?)]. Городня

* * *
Н.Д
Перед чащами инфляций
Тяжко дышит рубль.
Кто-то там в пылу оваций
Тянет: “Янки дудль...”,
Кто-то пестует-ласкает
Умыслы свои,
Спекуляцию венчает
С именем В.И.
Лезет в душу с каждым вдохом
Пошлости змея.
Но не всё так скверно-плохо,
Милая моя.
Я юродствую крикливо,
Стоя на краю.
Дудлю пиво, дудлю пиво
И — на всё плюю.
По лоснящимся весельем
Рожицам невежд
Я ударю воскресеньем
Розовых надежд.
Алкоголик ли пропащий,
Кум ли королю —
Я живой, я настоящий,
Раз тебя люблю.
1988

* * *
Е. Мартыненко
“Я тебя люблю”, —
И сердце замирает
От каких-то слов.
Словно по крылу
Мгновенно вырастает
В тряпках рукавов.
Пусть моя любовь
И экзистенциальна,
Как радикулит.
Незнакомка снов
Исчезнет нереально,
Если — не болит.
Старость у ворот.
Но думаю, что душу
Я не загублю,
Если под шумок
Сказать тебе не струшу:
“Я тебя люблю”.
18/Х-1996. Киев

* * *
О.Б.
Полночь всхлипнула тёплыми всплёсками,
Так счастливо и так безоблачно.
Моря гладь под луной была плоская,
А казалось, что было солнечно.
А луна была белая-белая.
Так несмело ласкали волны
Это тело незагорелое,
Что желаниям было больно.
А потом хлынул синий ливень.
Полуголые, мы бежали
И такими казались своими —
Нет его между нами, казалось.
Как же мы хохотали в подъезде!
Как тот смех был весел и звонок...
А в тебе уже бился под сердцем
Долгожданный
его ребёнок.
Городня

Встреча
Н.Д.
Мы встретились снова.
И надо ж такому случиться:
Запрыгало сердце
И дрожь возродилась в ногах.
Я понял, что снится она мне,
По-прежнему снится,
Да манит уже не весною в осенних глазах.
Люблю или нет? —
Тут давно уже нету вопроса.
Люблю или нет?
Но откуда берётся вопрос?
Сознанье того, что обратно
остался я с носом,
Язвит, как ступню неожиданно вылезший
гвоздь.
А завтра опять провожу её взглядом
голодным,
Заверив себя: “Мне не надо совсем ничего...”
Да, трудно быть чистым,
И искренним,
И благородным.
Но быть настоящим,
Пожалуй —
труднее всего.
3/Х-1985. Городня

* * *
Н.Д.
Пожалей меня,
Пожалей,
О любви моей погрусти.
Может быть, я стану добрей
От скупой твоей жалости.
Как ни разу встарь, погрусти.
Может быть, случится опять —
Мне, как раньше, приснишься ты
И заставишь меня страдать.
Может, духом воспряну я
От потока биополей,
И поверю, что ты моя.
Пожалей меня,
Пожалей.
Я совсем ещё не старик.
Без тебя пусты эти дни.
Пожалей меня,
Лишь на миг.
А потом навек прокляни.
1989. Городня

* * *
Папа играется с дочкой.
Я прохожу мимо.
Мне их увидеть не хочется.
Я просто бегал за пивом.
Я не смотрю на окошко
(Может — её увижу).
Папа играется с дочкой.
Я прохожу мимо.
Что мне за дело до всяких
Слащавых семейных идиллий?
Я пью пиво, покрякивая.
Что-то проходит мимо.
Чьё-то чужое счастье.
Полная сетка пива.
Я не скажу им: “Здрасте!”
Я прохожу мимо.
Всё, что могло, случилось.
Курю себе, пивом промокнув.
Я прошагал мимо.
Ну и дай Бог, дай Бог вам...
Всё хорошо.
Точка.
Это довольно зримо.
Папа играется с дочкой.
Так что ну меня...
Мимо.
22/IV-1988. Городня

* * *
Н.Д.
Люблю тебя, моя берёзка,
Живу тобою, кровь моя,
Мне не бывает одиноко —
Своей мечтою счастлив я.
И пусть нам никогда не слиться
В одной большой, как мир судьбе,
Пусть в душу пустота стучится —
Мне всё же лучше, чем тебе.
У боли сладостной во власти,
Я не устал ещё твердить:
Быть нелюбимым — не несчастье,
Страшней несчастье — не любить.
1988. Городня

* * *
Е.М.
К сожалению, вне сомнений,
Я не д’Артаньян.
Ни отваги нет, ни шпаги,
И в усах изъян.
И коня-то, что понятно,
Нету у меня.
И защиты не ищи ты,
Лучше мух гоняй.
Полунищий. И жилище,
Шепчет в ухо бес,
Не Буложский — Оболонский
Окружает лес.
Безучастный, непричастный
Ни к каким делам,
Ращу Настю.
Может, к счастью,
Я — не д’Артаньян?
15/VII-1991. Киев

* * *
Е.М.
Как долго я не думал о любви,
Всё некогда.
Не вшёптывал “люблю” в глаза твои,
Как некогда.
Нахальным бытом на его волнах
Заласканный,
Я бодр, когда скубут в очередях
За лацканы.
Ползи тогда на скуки паланкин —
Скажите-ка!
И лезут в душу разные рубли,
Политика.
А ты меня и держишь на плаву.
Прости меня,
Что я тебя не солнышком зову —
По имени.
Хоть наперёд тебе наговорю,
Голубушка моя:
Люблю тебя, люблю тебя, люблю,
Люблю тебя...
1992. Киев

* * *
Кто любовь не сберёг? Я не знаю.
Наверное — оба.
Оба жили различными жизнями,
Каждый своей,
Не пытаясь понять,
Что струится в сознаньи другого,
И не глядя на душу,
Не видя, что творится в ней.

И любви больше нет,
Нет ночей, проведённых бессонно,
Те страданья уже никогда не вернутся опять.
Но осталась тоска,
Словно кончик иглы раскалённой...
Обвинял я её. Но ведь легче всего обвинять.

Ну а я? Разве я не уверил её в своей подлости?
Я не дал ей понять, что с детьми она мне нужна?
Только то, что всё дело лишь в дружбе,
а не в моей гордости,
Знаю я, один я, только я, но не знает она.

Я уже не люблю,
Даже рад, что всё кончилось этим.
И придут времена,
Что я снова забуду о ней,
Познакомлюсь с другой,
Тоже осенью,
Может быть, летом,
Я всё жду — не дождусь,
чтобы это случилось скорей.
3/ХІІ-1981

* * *
Узнать своё счастье непросто,
И трудно его сохранить,
Но что-то опять сердце бьётся,
Красивее хочется быть.

Наверно, опять влюбляюсь.
Я этого чувства боюсь:
В любви мне всегда давалась
Одна беспросветная грусть.

Но с неукротимою силой
Ворвалась, как с гор вода,
Бессовестно так красива,
Безжалостна так горда.

Её золотые волосы
Опутали явь и сны.
Зов сердца созвучен голосу
Залившей весь мир вины.

…Опять замолкаю без силы —
Она предо мной. Как всегда,
Бессовестно так красиво,
Безжалостна так горда...
23/V-1982

* * *
Оле Баранчиковой
Ты помнишь ли, как было нам светло
От слов, что ими мы с тобой менялись,
Когда одни на свете оставались
И робко пили этих слов тепло?

Не забывай ни на одно мгновенье,
Как помню я, хоть помнить тяжело,
Наших надежд рожденья и крушенья.
И мой позор, и горечь униженья
Не забывай.
Хотя бы мне назло.
28/ХІ-1982

* * *
Ненаглядная моя!
Ты меня, увы, не любишь,
Но моя. И знаю я,
Что была моей и будешь.

Пусть земля хотя б на миг
Не вздохнёт и раз под нами,
Яркость звёзд вполне мужских,
Снов простые телеграммы

Будут жить во мне всегда,
Извиняя слов беспечность.
Я иначе никогда
Не смогу постигнуть вечность.
С 5 на 6/ХІІ-83

* * *
Ну и пусть не моя. Ну и пусть...
Что ж мне — козни житейские плесть
И, давя безнадёжности грусть,
Как гадёнка, вынашивать месть?

Я желаю тебе лишь добра.
Ну а если случится беда,
Не стесняйся, зови меня,
Я на помощь явлюсь всегда.

Я желаю тебе лишь добра.
Даже если ты встретишься с Ним,
Я, убив в себе зов нутра,
Буду счастлив. Хоть и нелюбим.

Я не буду тебя ревновать
(Что ещё может быть глупей?).
Я обоим вам буду желать
Счастья жизни и смеха детей.

Много сил в этом чувстве святом.
Но — хоть в дань уваженья любви —
Я прошу тебя лишь об одном:
Ты на свадьбу меня не зови.
28/ХІІ-83
* * *
Люблю тебя за то,
Что ты на свете есть,
За то, что не моя,
Хоть, в общем, не чужая,
Люблю тебя, как жизнь.
Не высшая ли честь:
Смотреть в твои глаза,
Отлично понимая,
Что ждёшь ты не меня,
Что вовсе не ко мне
Направлен этот взгляд
Влюблённый и зовущий?
Иллюзий не ловлю —
Ведь ты сказала “нет”.
Всё встало на места
И так, наверно, лучше.
Придётся ли ещё
Увядшим чувствам цвесть,
Отпустит ли тоска?
Я ничего не знаю,
Люблю тебя.
За то, что ты на свете есть.
И больше ничего
Не жду и не желаю.
В ночь с 16 на 17/Х-1983

* * *
Прощай, моя холодная звезда,
Моя мечта, не ставшая судьбою,
Мы больше не увидимся с тобою,
Не встретимся нигде и никогда.

Ты скрылась за далёкий горизонт,
Кружится жизни пёстрая планета.
И ложный луч загадочного света
Мне сердце никогда не обожжёт,

Луч милых глаз, задумчивых, как ночь,
Недостижимых, словно свод небесный.
Прощай, моя неспевшаяся песня,
Умчавшаяся вдруг куда-то прочь.
26/Х-1983

* * *
Забылось смятенье, ушло безвозвратно,
И кубок отказа до донца испит.
Рассудок спокоен, ему всё понятно,
Понятно и просто. А сердце болит.

А сердце не верит: безмолвно кручина
Чернеет в огромных печальных глазах.
О, если бы мог я узнать о причине,
Застывшей на скорбно поджатых губах!

О, если бы мог я кипящую радость,
Что билась недавно в ожившей груди,
Залить в твою душу, пускай безвозвратно,
Промолвив: “Родная, надейся и жди!”,

Отдать все останки надежды и света,
Расчистить дорогу для новых надежд.
Я сделаю всё, что могу, если это
Не шутка твоя, — не мой собственный бред.
26/Х-1983

* * *
Ты говорила умно и толково, —
Я что-то бормотал и шёл, как тень.
Весь страшный смысл небрежно брошенного
слова
Мне ясным стал лишь только через день.

Однако вера снова возвращалась.
И сердце билось, радостно звеня.
Я шёл к тебе опять. А ты смеялась
И хладнокровно мучила меня.

Под властью изощрённо-тонкой пытки
Я мог сойти с ума или запить,
Но вспомнились забытые ошибки...

А жизнь идёт...
Что значит: надо жить.
27/Х

* * *
Растворилось незаметно...
Не сбылось... Не повезло...
Стало горем беспросветным
То, что счастьем быть могло...
ХІ-83

* * *
Давай поговорим
О любви.
Не о деньгах.
Не о немытой посуде.
Не так уж долго нам осталось
Говорить о любви.
9/V-1998. Киев

Встреча
Ж. Заяц
Мы встретились случайно.
Ну и пусть.
На свете встреч случайных — миллионы.
Малышка,
Пусть тебя не гложет грусть.
Хоть грусть извечна в нас и испоконна.
Темно вокруг
И не видать ни зги.
Но темнота тебя не испугала.
Я почитал тебе свои стихи
И ты меня в ответ поцеловала.
Девчушка,
Ты годишься в дочки мне,
Я не имею никаких претензий
И всё же что-то тлеет в глубине
И выше,
Где-то около созвездий.
Полжизни позади.
И не балуй!
Но всё-таки я их прожил недаром
И говорю:
Мне этот поцелуй
Дороже всех наград и гонораров.
В бессчётье истин я не разберусь.
Пускай живу и кончу жизнь изгоем,
Но всё-таки жива святая Русь,
Пока девчонки пьют стихи запоем.
29/V-2003. Городня

* * *
Сын подрался на улице,
Кривит разбитой губой
И молчаливо хмурится.
Ну в кого он такой?..
Дочь совсем заневестилась,
Хоть бы чего не так...
Небезопасна ветренность
Среди богатых макак.
Муж с работы усталый,
Пьяный домой пришёл...
Борщ уже закипает...
Надо бы вымыть пол...
Ну, наконец и вечер.
В доме покой, уют...

Женщины не стареют.
Женщины устают.
9/II-2003. Городня

* * *
Н.Д
Дивлюся в очі твої пісенні
Чи то насправді, чи уві сні,
Стрибає серце, життям натхненне,
Назустріч долі
Чи то весні.
Стрибає серце,
Бо в ньому — пам’ять
Надій далеких та юні цвіт.
Нехай стрибає,
Хай тіло марить,
Бо дух стомився й чомусь мовчить.
Йому набридло те маячіння,
Що з кожним подихом в кров пливе.
А тілу б — в небо сліпуче-синє,
А тіло прагне, воно живе.
А тіло — любить,
Бо тілу — личить,
Як не ховайся — та не мине.
Дивлюсь у вічі,
А бачу — вічність,
Що також дивиться вглиб мене.
1986. Городня

* * *
Н.Д.
Де ти, моя любов?
Все без тебе — мара.
І забуває мову
Серце під струпом ран.
Де твої очі милі,
Що вже не бачу в снах?
Зоряні сині хвилі
Вже не гойдають дах.
Чимось не пахне вітер,
Що проліта крізь сад.
Що мені в цьому світі
Білий пелюсткопад?
Тільки на самотині,
Мов би і не в житті,
Рідні очі дружини
Бачу.
Але — не ті...
З 4 на 5/V-1990. Городня

* * *
Хто мне кажа, што я невязучы?
Я на свеце вязучэй за ўсех.
Нават тое, што мяне мучыць,
Заглушыць не можа мой смех.

Дужа горка: я ўжо не пабачу
Мілы сэрцу задумлівы твар,
Але я ўсё ж смяюся, не плачу,
Перажыў я і гэты удар.

Не звалюся дадолу ніколі.
Хоць, магчыма, не раз упаду,
Не паддамся бяздумнай нядолі,
Не памру на халодным ляду.

Я умею асенняй парою
Сярод мілых з маленства лясоў
Піць і целам сваім, і душою
Неўміраючы цвет верасоў.
8/І-1984

* * *
Оленьке Д.
Здравствуй, малышка!
Как ты поживаешь в этом большом старинном доме, выкрашенном белой и тёмно-бордовой краской, мимо которого я прохожу и надеюсь увидеть, и не вижу, и мне досадно и спокойно от этого — я ведь не знаю, что буду делать, увидев.
А ты в это время, наверное, спишь и сопишь своим маленьким носиком в пелёнки или во что там ещё, и пока не видишь никаких снов. Или громко требуешь то, что тебе положено, напоминая всему огромному миру, что ты уже есть и что с этим нужно считаться.
Как тебя зовут, кнопка?
Я ещё не знаю твоего имени, и не знаю точно, когда ты родилась, и не знаю, кто твой папа (и не надо мне его знать). А ты посапываешь носиком в пелёнки или сосёшь цыцу и пока даже не осознаёшь, что существуешь.
А мы с твоей мамой иногда встречаемся взглядами на улице и ничего не хотим понять, и не можем понять, и не понимаем. А ты? Господи, что ты можешь понять? (А ведь что-то уже понимаешь — человек уже почти месяц живёт на свете).
А я тебя ни разу не видел и не знаю, увижу ли. Но я видел тебя то ли во сне, то ли в мыслях ещё тогда, когда тебя и не было вовсе, вернее, когда ты была подобием малюсенького червячка или рыбки, а я и не знал об этом. И вот — ты живёшь и переживаешь первые свои радости и огорчения, и ничего не знаешь обо мне, и вряд ли узнаешь. А я, выварившись в соку своих мечтаний, бессонниц, надежд, дурачеств, ругательств, молебнов и прочей дребедени, пишу этот шедевр словесности, стих от варения, даже не белым и не свободным, а Бог уже его знает, каким стихом, но не могу назвать это прозой. А ты живёшь и дышишь, и сосёшь цыцу, и мама не успевает менять пелёнки, и ты растёшь, и жадно хватаешь глазёнками всю доступную тебе расширяющуюся вселенную.
Живи, маленькая. (Ох, как это страшно знать — что в любой миг, по вине какой-то глупой железяки, именуемой умной, вся эта доступная нам вселенная может заклокотать вместе с нами в огненном клубке и исчезнуть навсегда и безвозвратно, и что я ничем абсолютно не могу этому помешать, кроме как криком, что я протестую. Это так страшно, что мне начинает казаться, будто ты — моя, только мама твоя об этом ничегошеньки не знает. Ты расскажи об этом маме, когда станешь такой же большой и красивой, как она. Хорошо?)
А ты ещё не знаешь, что такое атом, мирный и немирный, и живёшь, посапывая своим маленьким носиком в пелёнку, и я, мысленно глядя на тебя, сам уже ничего этого не знаю и думаю, что буду жить вечно, и не знаю, что так не бывает.
А Земля кружится и несёт всех нас — и меня, и тебя, и твою маму, и твоего папу, которого я не знаю и никогда не узнаю (и не надо мне его знать) — несёт всех нас в холодном и безвоздушном пространстве, которое с твоим появлением на свет стало чуточку воздушнее и теплее. Когда же ты вырастешь, то обязательно поймёшь всё то, чего не смогли понять мы с твоей мамой.
VII-1987. Городня

Мой Настёнок, мой Бог, мой ребёнок
* * *
Дочке
Здравствуй, мой нежный родной комочек!
Слабенький мой, беззащитный мой.
Чудо свершилось — у меня есть дочка.
И — хочется в Киев, как будто домой.
Здравствуй, бессмертье моё дорогое!
Здравствуй, мой тёплый конец пустоты!
Трудно понять мне, жизни изгою,
Кто же родился —
Я или ты.
ІІІ-1991. Городня

Дочка
Заслыша ключ в замке, бежать
К двери и прыгать,
Визжа, и встречу предвкушать,
И носом тыкать
В карман, пытаясь распознать
Гостинчик скромный,
Шептать: “Любу...”, щеку прижав
К моей ладони.
Потом — с три короба наврать,
Кусая сливу...
Как мало надо человечку,
Чтоб быть счастливым...
24/VII-1995. Киев

Одуванчик
Дочке Насте
Слезинкой солнечной у ног,
Родной земли едва касаясь,
Живой мелькает огонёк,
В глазах прозрачных отражаясь.
А раскачал его апрель
И робко вплёл в улыбку мая,
Как добродушный толстый шмель.
Не надо рвать его, родная.
Тихонько тронь его щекой
И отойди себе в сторонку,
Он — не игрушка,
Он живой,
Он брызнет луч тебе вдогонку,
Весны прохладный ветерок
И запаха густые капли.
И этот маленький мирок
С тобой останется.
Не так ли?
9-10/V-1994. Киев

* * *
Мой Настёнок, мой Бог, мой ребёнок,
Моё ласковое существо,
Ты уже проросла из пелёнок,
Вышла в мир, постигая его.
Я не нужен уже, моя дочка,
Но во имя спасенья души
Напиши мне
Хотя бы две строчки,
Хоть с ошибками, но напиши.
30/IV-2001. Городня

Насте
Вспоминаю, как сон, что приснился вчера,
А бессонница шьёт под глазами мешки —
Мы гуляем с тобой над заливом Днепра,
И ты собираешь камешки...
Боль уже не остра,
И не очень-то боль —
Полуболь-полубыль,
Полупамять.
Ты позволь мне любить
И писать
мне позволь.
И позволь мне тебя не оставить.
30/IX-2001. Городня

* * *
Ласковая осень, как ребёнок,
Тянет ручки листьев к небесам.
Ты меня забыла, мой Настёнок?
Как ты там?
Помнишь? —
Мы с тобой любили осень,
Мы в неё вступали, как в музей,
И вплетали в русенькие косы
Желтизну задумчивых аллей.
Ты не знаешь, что это такое,
И не понимай пока ещё:
Видно, я оставлю вас в покое,
Как просила мама горячо,
И не потревожу твою веру,
От себя собой же заслоня.
Только всё-таки — contra spemspero —
Ты поймёшь меня когда-нибудь.
9/Х-2001. Городня

* * *
Насті
Тепла пам’ять — на смак солона —
Непомітно тече з очей.
Як ти там живеш, моя доне?
Вже й забула мене, агей.
Не дивись на те, що позаду.
Хочеш — жди, не хочеш — не жди.
Жовта віхола листопаду
Засипа мене назавжди.
21/VII-04

* * *
Тихо кружились снежинки...
Был вечер...
Почти год назад...
Мы подтверждать своё звание шефов
Пришли в интернат.
Что-то несли и о чём-то болтали.
Похрустывал лёд.
Кто-то ворчал, мол, опять оторвали
От дел и забот.
В каждом гудело неслышное вече
Личных страстей...
Вдруг из столовой нам вышла навстречу
Группа детей.
Девочка в новом казённом пальтишке
Спросила, как тень:
“Дядю, а вы мэнэ любитэ?” —
Тихо.
Будто во мне.
Был тот вопрос, как зима, бесконечен,
Словно укор
Нам, развесёлым, довольным, беспечным —
Жжёт до сих пор.
Ждали ответа снежинки и дети,
И фонаря отраженье в воде,
Я же стоял и не знал, что ответить,
Как на суде.
То ли тоска, то ли скрытая жалость —
Другим не видна —
Глухо внутри застонала и сжалась
Чья-то вина.
И на минутку привиделось счастье,
Снега белей,
Что от меня ни в одном интернате
Нету детей.
1986. Городня

http://olehmartynenko.narod.ru/